Конечно, виновата во всем эта газетка. И черт дернул Артюхина ее купить. В жизни не покупал он никаких таких подобных газет. А тут чего-то ему обложка понравилась. Издали. И он выкинул полтинник на ветер. Себе во вред. Лучше б на такси проехал, на маршрутном. В один конец. Или арахиса купил, маленький стакан, или пломбира кофейного.
Потом уже, после всего с ним произошедшего, Артюхин справедливо хотел подать в районный суд на главного редактора. Или как минимум, набить ему своими руками физиономию — чтоб не печатал всякую ерунду антинародную, — но в конце концов не набил и не подал. Связываться просто не захотел. Да и бессмысленно. Поскольку никакого смысла в чужой побитой физиономии не существует, а на суде, как на воде — пойди знай, чем оно еще все обернется.
А прочел Артюхин в газетке одну статью небольшую. То есть он всю газету прочел от начала и до конца. Газета вполне даже интересной оказалась с точки зрения содержания. Но среди всего прочел, значит, Артюхин эту незначительную по своему объему статью. Под рубрикой «Ликбез доктора Елесаветского». Называлась статья так: «Призрак бродит по Европе, призрак простатита». И рассказывал этот хваленый доктор в научно-популярной форме о страшной для мужчин болезни — простатите. Так что название Артюхина не обмануло, а наоборот, оправдало все его ожидания. И можно сказать, повергло. В легкий ужас. То есть в ужас не в ужас, но в трепет — точно повергло. Поскольку доктор этот говорил, что простатит, кроме женщин и детей, не щадит никого и распространен очень широко по просторам не только нашей независимой родины, но и по всей планете. И что самое главное, вернее, противное — нет у него конкретных симптомов, а те, которые есть, обманчивы и коварны. Например, болит у человека позвоночный столб в районе копчика — человек по глупости и бескультурью думает, что его радикулит мучает или там люмбаго какое-нибудь, а это — хронический простатит. Та же картина и с геморроем.
О последствиях болезни не то что говорить — думать даже не хочется. Тут тебе и половые расстройства, и бесплодие, и реальная угроза для всего организма в целом.
Ну, казалось бы, прочел Артюхин статью — и ладно. Мало ли он в жизни статей прочел. Но это только казалось. Так как запало ему прочитанное в глубину души и закралось в подсознание. С подсознанием же бороться невозможно, не дано человеку собственным подсознанием адекватно управлять. А подсознанию управлять человеком — как раз дано. Что несправедливо и непродуктивно с точки зрения прогресса и самосовершенствования человеческой популяции.
В общем, стало вдруг Артюхину ясно и понятно, что он давно и серьезно болен самым что ни на есть хроническим простатитом. Потому что признаки налицо. То есть лицо тут, конечно, ни при чем.
Да, так вот копчик у Артюхина болел с молодых, можно сказать, ногтей, особенно на погоду. Раньше-то Артюхин думал, что это после удара им — копчиком — о землю. В детстве он с высоты фруктового дерева упал. Но теперь понял Артюхин, что виновато тут не дерево. Тем более что и боли в геморроидальной области — тоже время от времени его беспокоили. Правда, половыми расстройствами он не страдал и бесплодием тоже — во всяком случае, жена его Люся аборты делать уже окончательно устала.
Конечно, сначала Артюхин заподозрил жену в том, что она эти аборты делает от него независимо. Пришлось ему поставить эксперимент. В лабораторных, значит, целях. Он взял и для проверки установил кратковременные интимные связи с тремя своими знакомыми женщинами — незамужними и строгого воспитания. И все они немедленно, как по мановению волшебной палочки, тяжело забеременели.
Но бесплодие — дело наживное. Так же, как и половые расстройства.
Долго Артюхин носил в себе свою боль, а потом не выдержал и щедро поделился ею с женой Люсей. Потому что не было у него более близкого и доверенного человека. Да и более умного и рассудительного — не было. И она рассудила так: зачем что-то думать и организм свой в чем-то нехорошем подозревать, когда можно пойти на прием к доктору — пусть он произведет тщательный осмотр и установит диагноз.
— Да неудобно как-то с такой болезнью, — сказал Артюхин. — Стеснительно.
— А чего стесняться? — сказала Люся. — Доктор он на то и доктор, чтобы его не стесняться ни при каких условиях. А если он, гад, врачебную тайну нарушит или кому раскроет — пускай даже под пытками, — мы его посадим. У нас же знакомый судья есть, Ильюхин Петр Сергеевич.
Понятно, что Люся была права. Как всегда. И все-таки не хотелось почему-то Артюхину идти к врачу. Интуиция, может, его останавливала, а может, не интуиция, а простая нелюбовь к людям в белых халатах — от зубников перекинувшаяся на них на всех, без учета узкой специализации. Он еще спросил у Люси, не знает ли она, как это определяют — ну, то, есть у человека эта болезнь или ее нет.
А Люся ответила, что, как именно определяют, она не знает, но как-то обязательно определяют. Возможно, кровь на анализ берут, а возможно, что-либо другое.
И в общем, не зря имел Артюхин кое-какие серьезные сомнения. Насчет анализов. Не зря думал, что, может, излишне он мнителен и чрезмерно к себе внимателен. Мог же он жить, как раньше жил, без хлопот и с песней: «Если я заболею, к врачам обращаться не стану». Да мог, конечно. Теоретически. Причем ему все говорили, мол, плюнь, Артюхин, какой простатит, когда ты здоров как мужчина и в целом. Особенно одна из тех, проверочных женщин на этом настаивала. Которая решила рожать во что бы то ни стало, а там хоть трава не расти. Она вообще требовала, чтобы Артюхин, будучи честным человеком, как минимум, на ней женился. И:
— Мне, — говорила, — твой простатит не помеха. Даже если он у тебя есть. А если нету — так тем более не помеха.
И на работе ему в основном то же самое говорили. Как старшие товарищи, так и коллеги. Многие своим личным примером делились — в том смысле, что никогда к врачу по этому поводу не ходили и чувствуют себя в пределах нормы. Хотя и радикулит, и геморрой, и прочие прелести жизни им знакомы не понаслышке, а вблизи.
Но Артюхин им возражал:
— Это вы напрасно так легкомысленно настроены, — возражал он. — Еще отец мировой медицины Гиппократ называл простату вторым сердцем мужчины. Значит, придавал ей огромное первоочередное значение.
Гиппократа коллегам крыть было нечем и они говорили:
— Делай, как знаешь, только нас не доставай своими предстательными страданиями.
Примерно такую же позицию заняла в конце концов и жена Артюхина Люся. Хотя уж кому-кому, а ей так вести себя не пристало. Она, можно сказать, по статусу должна была свой интерес здесь иметь и строго его соблюдать. А если выражаться иначе, то не соблюдать даже, а блюсти.
Ну да Бог с ней, с Люсей. У нее своя голова на плечах есть, вот пусть ею и думает, а не только в зеркало смотрится. А Артюхин, в конце концов, поборол свой ложный стыд и страх перед неизвестностью, и свое отвращение к медицинским работникам поборол. После чего не задумываясь пошел в районную поликлинику.
И вот идет он туда и думает: «А чего это я в нее, в поликлинику, мягко говоря, иду? Ради всеобщей гласности, что ли — чтоб каждая собака в районе о моем безвременном простатите трепалась?» Артюхин же в поликлинике на своем веку бывал не раз и знал, что там, в общей очереди к урологу ничего не скроешь, потому что там люди только о своих болезнях и разговаривают — у кого что болит, тот о том и говорит. А Артюхин и так уже был откровенен излишне — и на работе, и с женой, и вообще. Но то все-таки люди близкие, пользующиеся доверием и авторитетом в коллективе. С ними Артюхин жил и работал плечом к плечу. А в поликлинику же все кому не лень шляются. Особенно старики и старухи, когда им время нечем убить. Поэтому Артюхин с полпути решительно вернулся. Чтобы найти ту злободневную газетку. А в ней — адрес доктора Елесаветского. То есть его урологической фирмы адрес.
Ну, газетку он в конечном счете обнаружил. Хотя и не без труда. Поскольку жена Люся имела привычку использовать газеты для хозяйственных нужд. И эту она тоже использовала. Один только обрывок остался. И на обрывке — адрес искомой фирмы «ГенИталия». Как раз весь. Повезло Артюхину, значит. Что неспроста. Так как лучше бы не везло.
Нашел «ГенИталию» Артюхин легко. Несмотря на ее месторасположение в подвале жилого дома. И опознавательных знаков она не то что не имела, а имела неприметные. Да еще дерево своей кроной вывеску по мере сил загораживало. Но все равно мимо Артюхин не прошел. И доктор Елесаветский встретил его с распростертыми буквально объятиями. Потому что сервис — понятие широкомасштабное. В общем, встретил, в кабинет проводил, коньяку налил. И потом только задал вопрос:
— На что жалуетесь?
Артюхин хлебнул коньяку и ответил:
— На простатит жалуюсь.
— А кто вам сказал, что у вас простатит?
— Вы! — доктор не понял, и тогда Артюхин объяснил: — То есть я. Сам определил. Руководствуясь вашей статьей в газете.
— Да вы диагност! — закричал Елесаветский.
— Кто я? — не разобрал Артюхин.
— Неважно.
Доктор поднялся, навис над Артюхиным и жестами пригласил его в соседний кабинет. А там двусмысленно сказал:
— Раздевайтесь до пояса.
Артюхин задумался и стал расстегивать воротник, но доктор лишил его последней слабой надежды:
— До пояса снизу.
После падения штанов Артюхина на пол, доктор Елесаветский зашел к нему с тылу и торжественно произнес:
— Нагнитесь.
«Ну вот, так я и знал», — подумал Артюхин, нагибаясь и краснея лицом и телом.
Но он знал не все. Далеко не все он знал, и если быть точным до конца, ничего он не знал. Абсолютно. Потому что если бы знал — в жизни б к врачу не пошел. Лучше ему было умереть с хроническим простатитом внутри, чем такое унижение пережить и на себе перетерпеть.
Короче говоря — так: описывать процедуру диагностики простатита — дело щекотливое и неблагородное. Поскольку граничит с порнографией в особо извращенном виде. Недаром, как только Артюхин сообразил, что с ним проделывают, он сорвался с длинного костистого пальца доктора Елесаветского и, подхватив с пола свои штаны, побежал…
Он бежал что есть мочи по городу, со штанами в руках, не зная, куда бежит, а его преследовала безжалостная в своем реализме картина: «Взятие доктором Елесаветским секрета предстательной железы на анализ».
Но самое ужасное было не это, а то, что Артюхин ощущал и, как говорится, задницей чувствовал. Ощущал же он всепобеждающий перст доктора Елесаветского, глубоко засевший во внутренностях организма. И казалось бегущему со всех ног Артюхину, что засел этот перст в нем всерьез и надолго, может быть — навсегда.
«Господи, как же теперь жить с ним, засевшим, — думал на бегу Артюхин, — и главное — как детям в глаза смотреть — вот же что непонятно».