А началось всё с того, что жене Солохина шлея под хвост попала без видимых причин, и она устроила скандал:
— Ты можешь вспомнить, — кричала Солохина Солохину, — когда мне последний раз тюльпан дарил? И я не могу.
— То есть я жлоб? — огрызался Солохин.
Потому что жлобом-то он точно не был и в средствах к жизни жену не стеснял. Он и раньше старался её не стеснять — поскольку любил, как дурак, — а уж когда появились лишние деньги…
Говорят — денег лишних не бывает. Но это неправда. Бывает. Что девать их некуда. И всё уже есть. И движимое, и недвижимое имущество, в том числе на проклятом западе, и гараж вип-автомобилей с обслугой, и яхты, и виллы, и жена свежая, модельная, и любовниц три штуки, и специальная хата, где деньги народов мира хранятся в пачках и их уже под потолок. А главное, никакой фантазии давно не хватает, куда ещё можно эти пачки истратить и употребить. Хоть в Венскую оперу лети личным чартером, в сортире на гвоздик их вешай или топи камин семнадцатого века в прихожей.
Конечно, у Солохина ничего такого и в помине нет. Но деньги — есть. В том числе лишние. Так что и он, и семья его, живут хорошо, ни в чём себе не отказывая. А подарки да — это для Солохина геморрой и головная боль, что в общем одно и то же. Потому что времени-то у него нет. Ни думать об этой ерунде, ни искать её по магазинам он позволить себе не может. Хотя денег на подарки ему не жалко. Не в деньгах же дело. Что вообще можно подарить людям, у которых всё есть? А у Солохиных именно всё и есть. И у жены, и у детей. Потому что Солохин об этом заботится. И работает не покладая рук над укреплением благосостояния своей семьи денно и нощно. Наверно, поэтому упрёк жены, с тюльпаном этим, сильно Солохина уязвил и обидел. И заставил тяжело задуматься. Что бы такое ей подарить. Чтоб не банальное, чтоб эксклюзив без каких бы то ни было примесей. И чтоб она уже от него отвязалась нафиг. С подарками этими.
Долго он бился над решением возникшей проблемы. Книги специальные читал. Внеочередной совет директоров собирал, советовался. И в конце концов, общими усилиями, проблему решили.
А когда решили, Солохин дождался дня рождения жены и говорит:
— У меня, — говорит, — для тебя сюрприз, о котором можно только мечтать.
Жена говорит:
— «Бентли» какое-нибудь, — и делает скучное лицо.
— Мелко мыслишь, — Солохин ей отвечает. — Без фантазии.
— Может, дачу наконец купил с огородом? — мать вмешивается. — Чтоб все мы там летом жили, выращивая себе в пищу экологически чистые овощи и фрукты без ГМО.
— Мама, ну какая дача, какие фрукты? У вас дом с английским парком.
Короче, никто не угадал даже близко.
— Ну ладно, — говорит тогда Солохин жене. — Поехали.
И:
— Сядь, — отцу говорит, — за руль. А то я уже выпил. За здоровье именинницы.
— И когда только успел? — фыркнула именинница.
В машине отец спрашивает:
— Куда ехать-то?
— На кладбище, — Солохин говорит радостно. — Куда же ещё.
И они поехали. На самое фешенебельное и, что называется, роскошное кладбище их большого города-труженика. Где только очень уважаемые люди и самые крупные бандиты упокоены. А там прошли к участку под липами, огороженному кованой оградой. В центре которого мраморный памятник установлен. И на нём большими буквами: «Солохин Олег Петрович 22. 09. 75 -» и «Солохина Галина Петровна 15. 03. 80 -«. А после тире, естественно — ничего, пустота. Неизвестно же пока, что там нужно писать. Подождал Солохин с минуту, чтобы произведённым эффектом насладиться, и говорит жене гордо:
— Вот, приобрёл в вечное, можно сказать, пользование. Это тебе не тюльпан. Это настоящий подарок. И тебе ко дню рождения, и всем нам, вместе взятым. Тут, — говорит, — непосредственно под памятником я буду покоиться собственной персоной. Как глава семьи и торгового дома. Слева от меня, тоже под памятником, ты — боевая, можно сказать, подруга жизни. И супруга дней моих суровых. Тут, я думаю, сын наш, тут дочка. А также их дети и внуки до седьмого колена включительно. У нас в тылу, под тенью лип — родители. В общем, — говорит, — здесь будет заложён наш фамильный склеп. На все времена и назло надменному соседу, как говорится. Места тут — сама видишь — умирай, не хочу, никакая пандемия не страшна.
Сказал это Солохин и ждёт заслуженных им восторгов или, может быть даже, бурных объятий с поцелуями. Но вместо них жена начинает вдруг рыдать и плакать, и биться в истерике. А отец Солохина — между прочим, командир взвода средних танков в отставке — говорит: «Ну и мудак же ты, сын мой. И в кого только ты такой уродился?»