День начался как-то стрёмно. В пять утра я высадил пассажира и поехал поспать. Как выяснилось, с выключенными фарами. Спасибо, кто-то встречный поморгал дальним светом.
Потом дома не оказалось хлеба.
Потом у меня намертво пригорела к сковороде яичница.
Потом выключили воду. Потом отопление, что естественно. А потом, уже днём, я увидел его. Увидел и прижался к обочине. Тем более тут мог образоваться клиент. Место людное.
Комод, лысоватый и потный, стоял у входа в платный туалет. В руках небольшой венок с ленточкой и вечная бутылка лимонада.
Вообще, кличка «Комод» от «командира отделения» произошла. Не только от габаритов. Тридцать лет назад габариты у него были скромнее. Особенно после ранений.
Иногда Комод поднимал венок к глазам и осматривал надпись на ленточке. Что-то поправлял. Делал глоток из горлышка. И снова стоял. Интересно, сколько он за свою жизнь выпил этого лимонада?
Я наблюдал за ним минут пять.
Кого он ждёт? Почему с венком? Может, Лёньку нашли?
Наконец, вылез из машины и подошёл:
— Привет.
Он посмотрел на меня сверху и сказал:
— А, это ты. Давно не виделись.
— Что ты тут делаешь? С венком у входа в сортир.
— Это не в сортир вход.
— А куда?
— Вернее, не только в сортир. Там, на втором этаже, большой магазин. А сортир на первом.
— Тогда другое дело.
Комод опять посмотрел вниз, но серьёзно я с ним говорю или нет, не разобрал.
— Кому венок?
— Венок? — он посмотрел на венок. — Венок никому.
Я взял пальцами ленточку и прочёл: «Дорогой дочери, сестре, жене, маме и бабушке. Помним, любим, скорбим».
— Универсально. Но, как минимум, женщине.
— Это женский вариант изделия. Хотя сейчас повышенный спрос на мужские.
— На мужские всегда повышенный спрос. Ты занялся производством венков?
— Да, новая тема.
— Фирма веников не вяжет, фирма делает венки.
Тут подошла злая, всклокоченная тётка и сказала:
— Почём венок?
Комод назвал цену. Тётка сначала открыла рот и малость поорала. Но в результате венок купила.
— Наверное, нужна другая надпись? — сказал Комод. — Я напишу.
— Не нужна мне надпись, — сказала тётка. — Так положу, без опознавательных знаков. Пусть думают и гадают, от кого венок. Пусть мучаются.
Комод сунул деньги в карман брюк. Глотнул из бутылки.
— На сегодня всё.
— В каком смысле?
— В смысле, товар распродан.
— Докатился ты, Комод, — у входа в туалет венками торгуешь.
— Не в туалет. В магазин.
— Торговал бы в офисе. Всё лучше, чем тут.
— Продал я офис. За долги.
— А бюро ритуальных услуг, которое за углом, не сдаст тебя ментам прикормленным?
Комод оглянулся. Понимая, что риск есть. А я подумал: «Такого сдашь. Тем более с бутылкой в руке».
— Подвезти тебя? Вон машина.
Комод взглянул на мой «жигуль» и улыбнулся, как умел улыбаться когда-то давно. У меня к крыше приделана пирамида. На ней, где обычно пишут слово «такси» и номер телефона, написано: «ТАКИ 7−40».
— Хозяин прикалывается, — сказал я. — Рабинович хренов.
— Ладно, механик, — сказал Комод, — подвези меня. Деньги есть.
— Деньги у него есть, — сказал я. — Миллионер.
Тронувшись, набрал диспетчершу.
— Люсь, — сказал, — я пообедаю и отдохну.
— Давай, — сказала Люся, — вызовов, считай, нету. Половина машин стоит.
— Закусить по пути не хочешь? Тут есть хорошая забегаловка. Для таксистов.
— Закусить? — он подумал. — Поехали ко мне.
— Это ты в гости меня зовёшь или как?
— Или как.
— Тогда обязательно надо закусить. Я перед тем, как идти в гости, всегда закусываю, а если не на работе, то и выпиваю.
— Не понял.
— Ну к людям я отношусь с недоверием. По-моему, ты меня учил не доверять никому. Нет?
Комод молча отвернулся. Терпеть не могу эту его манеру не отвечать, когда отвечать не хочется.
Как-то я орал ему в лицо: «Ты веришь? Ты мне веришь?» А он просто не отвечал. Просто подозревал меня в трусости и не отвечал.
— Не будем никуда заезжать. Вези домой.
Подъехали прямо к подъезду. И припарковались во дворике. Хромой мужик в спортивных штанах со штрипками затаскивал в подъезд мотоцикл. Семь ступенек крыльца он уже преодолел и разворачивал машину, чтобы протащить её в грузовой лифт.
— Привет, сосед, — сказал Комод.
Мужик кивнул.
Мы протиснулись мимо его мотоцикла. Я нажал кнопку обычного, пассажирского, лифта. Лифт спустился откуда-то с верхотуры и открыл двери. Внутри я спросил:
— Что он делает?
— Он его каждый день затаскивает. На десятый этаж.
— Зачем?
— Бережёт. У него ни жены, ни детей, один мотоцикл.
— У меня тоже ни жены, ни детей. Так что ж мне, свою «ладу» на третий этаж таскать?
— Да кому твоя «лада» нужна. Хотя… Я тут было отвернулся, лимонаду купить, так у меня три венка стырили.
«Покупаем головы для париков», — прочёл я пришпиленную к стенке лифта бумажку. Здесь же кто-то нацарапал: «В лифте не бздеть». О чём это? Тут ведь по-разному понять можно. Да оно и насчёт париков не очень понятно. Но парики меня не волнуют.
Услышав щелчок замка, жена Комода обернулась.
— Опять плакала? — спросил Комод.
Жена не ответила.
— Давай обедать. Видишь, у нас гости.
Жена посмотрела на меня, как будто впервые видела.
— Пить будете?
— Умеренно. Он за рулём.
В дальнем углу комнаты были аккуратно разложены ленты, цветки, листочки, проволочные каркасы и прочее. Жена Комода возилась с очередным венком. Штук пять готовых стояли у стены. Я взял венок в руки и стал разглядывать.
— Ручная работа, — сказал Комод, — с элементами оригами.
— Такие маленькие только в поминальные дни продают, — сказал я.
— Много ты понимаешь, — сказал Комод, а его жена сказала «идите».
В кухне на столе уже стояла бутылка водки и хлеб, лук, огурцы, колбаса. На плитке в казане что-то грелось.
— Мне пить нельзя, — сказал я.
— А мне можно, — сказал Комод.
— Тебе тоже нельзя, — сказала жена, — причём давно.
— Наливай, — сказал Комод.
Я налил:
— По чуть-чуть.
Комод посмотрел на меня нехорошо.
Я долил.
Выпили и закусили огурцами. Жена положила на тарелку жаркое и ушла в комнату. К венкам.
— Мне тут звонили… — сказал я.
— Да мне тоже звонили, — сказал Комод. — Лёнькин какой-то знакомый звонил — воевали вместе.
— И что говорил?
— Говорил, что мой опыт им на Украине нужен.
— А ты что сказал?
— Сказал, чтоб шли на хуй.
— И я сказал, чтоб на хуй.
— Одобряю, — сказал Комод и сказал: — Хреновые, видно, у них дела, если Лёньки им мало, если о нас вспомнили.
Звякнул дверной звонок. Жена открыла. Комод откинулся на табуретке и выглянул в прихожую.
— Кто там?
— Подружка Лёнькина, типа невесты. Наливай.
Я налил. После первой с Комодом уже не спорят. Только выполняют приказы.
— О Лёньке ничего не узнал?
— Нет.
— Слушай, а ты надень орден и сходи куда-нибудь. Наверх. Скажи так и так. Пусть ищут.
— Куда сходить?
— Ну, я не знаю.
— Ходил я. Куда я только не ходил.
— Ты ж без ордена ходил? Без. А теперь сходи с орденом.
— Хочешь, чтоб я и тебя послал?
— Не хочу.
— Тогда пей.
Я выпил полглотка. Комод ухмыльнулся. Я сделал ещё полглотка.
— Приснилась мне ночью, — сказал Комод, — больница. Зал человек на пятьсот. Все лежат рядом, плечом к плечу. Как вылезают из середины — неясно. Сбоку, у входа, дают пожрать. Рис, курятина, водка. Подходишь, берёшь, отходишь. Многие лежачие курят. Запаха дыма нет. Но всё равно кто-то нудит. Курящие не реагируют. Они вроде как раненые, с войны. Врачей нет. Других белых халатов тоже…
— А Лёньки ты там не заметил среди них? Лёньки.
Комод скользнул по мне мутным взглядом.
— Иди. А то уволят.
— Не уволят.
— Иди.
Я встал, заглянул в комнату, сказал женщинам «до свидания». И вышел на площадку. Попробовал вызвать лифт. Лифт не вызвался. Ни пассажирский, ни грузовой. Пошёл пешком. По заваленной шприцами и окурками лестнице. Вышел из подъезда. Осмотрелся. Машины не было. Её не было нигде. Я подошёл к домофону. Нажал.
— Чего тебе? — ответил из домофона Комод.
— Представляешь, — сказал я, — машину спиздили.
— И правильно сделали, — заржал Комод. — Пьяный за рулём — преступник.