Рецензии на нелюбовный роман «Кладбище балалаек», опубликованный в журнале «Дружба народов» № 4, 2004.

Путаники. И путь

К сожалению, нельзя счесть удачей и повесть безусловно талантливого, давно сложившегося Александра Хургина «Кладбище балалаек», где адом (впрочем, тихим, пыльным и вязким) предстает вся жизнь. По приметам — современная, по мысли прозаика — всякая. Героя-повествователя в очередной раз выгоняет из дома шебутная жена. Возвращаясь в свою пустующую квартирешку (ближе к финалу окажется, что жилье это продано — неведомо кем и неведомо кому), alter ego автора припоминает все напасти, выпавшие ему и его близким. Мрачный юморок, резкие детали, привычная, настоянная на повторах, тавтологиях и курьезных сближениях «далековатых понятий» хургинская интонация лишь усиливают чувство хаотичного однообразия. Писатель свою задачу решает — читателю от того не легче.

Андрей Немзер
немзерески
27/04/04

Толстяки на расстоянии

«Дружба народов» № 4, 2004

Четвертый апрельский номер «ДН» тронул меня следующим:

Александр Хургин с «нелюбовным романом» «Кладбище балалаек». Хорошее название. Неплохой стиль. Чересчур много традиционно-руссколитературной рефлексии, но это возведено в определенную степень настроя авторского голоса, в этой рефлексии — вектор ситуации героя. Роман и правда нелюбовный. Он о пост-любви, о Связи и Связанности между мужчиной и женщиной, прошедшими всю лестницу от волшебства до взаимоненависти; о Связи даже метафизической, вполне объяснимой и вместе с тем — непостижимой умом. Особенно правдивой делает эту историю место ее проистекания — насколько это видно иz текста, город Днепропетровск, нынешний. Из этого города, фрагментарно, боковым зрением, «зрением бока» видна и вся страна Украина, нынешняя, хотя прямо Хургин не говорит ни слова ни о политике, ни о Независимой в целом. Хургин говорит, например, о хаосе. Или о том, что было бы, когда б он не родился. Или о возможности или невозможности ощущать себя частью свого народа. Из самих направлений этих вопросов, помимо рассказываемой несчастливой истории, видна картина Провинции — т. е. Периферии, которую из различных (и как всегда релятивных) Центров хотя и видно, но — периферийным, боковым зрением, т. е. копошится там что-то, телевышки еще работают, милиция еще лучше вооружена, чем безоружное население, вот и славно. А вообще-то «Кладбище балалаек» — написано хорошо и правильно, без тени провинциальности, с ощущением абсолютной непридуманности. Это проза с повышенным уровнем тоски и безысходности, ночной и черный текст, при том, что в нем ни разу не звучит ни вой, ни скрежет зубовный, ни иные проявления наружного отчаяния. Скорее, звучит честная прямота, когда хребет уже почти до конца переломлен безликой тупой силой.

«Почему мне пришла на ум Россия, конечно, не очень понятно. Поскольку я-то живу на Украине и меня это место жительства так или иначе устраивает и удовлетворяет. Во всяком случае — пока. Видимо, дело в языке, в том, что я говорю, думаю, пишу, брежу по-русски, и самые идиотские сны — слава Богу, я их запоминаю редко — мне снятся на русском языке. Поэтому понятно воздействие на мои мозги самой всевозможной русскости, поэтому и написалось само собой слово „Россия“, невзирая на то, что окружает меня другая (к сожалению, недостаточно другая) страна».

Евгений ИZ (18/05/04),
Топос.