Почему эту старуху подложили ей в палату, Марьяна понять не могла. Сама она лежала здесь по праву. Её муж был очень серьёзным человеком. Начальником райотдела милиции. И в городе он мог всё. Или почти всё. А уж обеспечить отдельную палату законной супруге — это как два пальца…
И вдруг приходит какая-то бабка при смерти. В чулках и халате. Садится на пустую койку и начинает доставать из кулька пожитки. И раскладывать их по местам. Что-то в тумбочку, что-то в холодильник. А бутылку с компотом кладёт на батарею отопления. Чтобы, значит, пить его в тёплом виде. Потом она ложится на кровать, как у себя дома. И лежит. До прихода лаборантки.
Обычно лаборантка берёт у больных кровь в холле отделения. В порядке живой очереди. А к Марьяне в палату заходит в знак уважения лично. Чтоб, значит, ей не беспокоиться и в очереди не сидеть. Сегодня она тоже пришла. Но сначала у бабки кровь взяла, а после уже у Марьяны. То ли унизить хотела, то ли что. Марьяна ничего лаборантке не сказала, о чём ей было говорить с лаборанткой. Она просто на красную кнопку нажала. А когда прибежала медсестра, спросила:
— На каком основании мне тут подселили? Вы знаете, кто мой муж?
Медсестра знала. Но виду не подала.
— И вообще, — сказала Марьяна, — я вам за что тут плачу?
— Все платят, — сказала медсестра, — а мест нету. Диспансер не резиновый.
Старуха в разговор не вмешивалась. Поёживаясь под одеялом и глядя в потолок.
— Вызовите мне главврача, — сказала Марьяна. — Я требую.
— В отпуске, — сказала медсестра и нахально ушла.
А вечером к старухе пришёл сын. И Марьяна всё поняла. Сына этого она часто видела по телеку. Вредный такой жидок. Всё ему было не так. Всё плохо. Всех он выводил на чистую воду и уличал. Невзирая даже на лица. Она ещё думала: «И как его до сих пор серьёзные люди не грохнули? С таким языком. Давно пора грохнуть».
На его улыбочки и его «здравствуйте» Марьяна решила не отвечать. Промолчав. Но он и не настаивал. Он палату взглядом обвёл и остался доволен. Только спросил у бабки:
— Ну как тебе тут?
А она сказала:
— Лучше бы мне в обычной палате лежать. С людьми.
Короче, не зря Марьяна протестовала и отстаивала своё, положенное. Первая же ночь с бабкой показала, что не зря. Бабка кряхтела, кашляла и ходила, шаркая, в туалет. Когда она приподнималась, чтобы взять с батареи бутылку, кровать противно скрипела, когда сжимала пластик пальцами, он трещал. Марьяна не могла уснуть и сатанела. Длилось всё это до утра. И на обходе она высказала врачихе всё.
Врачиха слушала невнимательно, просматривая свежие результаты анализов. А просмотрев, сказала:
— Не о том вы печётесь, больная.
Так и сказала: «Печётесь».
Ну, Марьяна, конечно, ей объяснила доходчиво, что она не печётся, а настаивает на отдельной палате.
— Ничем не могу помочь, — врачиха отвернулась к старухе. — Распоряжение завотделением.
— Пусть придёт, — не унималась Марьяна.
— В отпуске, — отвечала врачиха. Наверно, врала.
Муж обещал посетить Марьяну в выходные. В остальные дни он работал. А её навещали мать и дети Марьяны — мальчик и девочка. Мать пыталась Марьяну кормить. Доставала пюре, бульон, икру. Красную или чёрную. Но Марьяну тошнило и от запаха пищи, и от вида. И сильнее всего тошнило от икры.
— Убери, — говорила она. — Тошнит.
Мать убирала еду и садилась на табуретку. Сидела почти всегда молча. Иногда по щекам у неё текли слёзы.
Дети Марьяны выглядели забитыми. Играя, разговаривали шёпотом. Смеялись редко. За что Марьяна на них орала. А то вдруг начинала бешено целовать, притягивая обоих к себе. Дети пугались. Хныкали. Просились домой.
В субботу муж не пришёл. Пришёл в воскресенье. И Марьяна закатила ему истерику. Мол, опять от тебя водкой несёт, мол, обещал отдельную палату, а мне бабку подсунули.
Старуха слушала её вопли, укрывшись, и шевелиться опасалась.
Муж куда-то сходил, видимо, позвонить. Минут через десять вернулся.
— Понимаешь, — говорит, — у неё сын — пресса, областное ТВ.
— Плевать.
— Тебе плевать, а с ним сам полковник Марченко связываться не стал.
После ухода мужа Марьяна полночи плакала. Уткнувшись лицом в подушку. От бессилия. «Тоже мне, начальство, — злилась она, — какого-то еврея боится тронуть».
Зато сама она не боялась. Ей бояться нечего.
— Купите вашей мамаше термос! — это Марьяна выкрикнула, как только старухин сын вошёл в палату. — У вас что, нет денег на термос?
— Какой термос? — опешил сын. — Зачем?
— Чтобы она не шуршала тут. Я спать не могу.
Старуха медленно вылезла из постели и сказала:
— Пойдём отсюда, — а в коридоре стала проситься в обычную палату.
— Я же не ветеран, — упрашивала она, — я всю войну в эвакуации была. В Фергане. А палата для ветеранов.
— В обычных палатах по шесть человек лежит, — говорил сын, — а то и по восемь.
— Вот и хорошо, — говорила старуха.
А сын говорил ей:
— Мам, ты только не капризничай. В пятницу пойдёшь домой. А на следующий курс положим тебя в обычную.
В конце концов старуха смирилась и сказала:
— Ну иди, а то на работу опоздаешь.
И вернулась в свою палату, чтобы лечь. И лежать не вставая. Она даже компот не пила. Хотя во рту у неё пересохло.
В понедельник неожиданно явился муж Марьяны. Её как раз от капельницы отсоединили.
Он сел у кровати. Оглянулся на старуху и сказал:
— Вот, лекарство тебе достал. Австрийское, — и показал красивую коробку.- Это тебе не химия их.
Марьяна заулыбалась. Хотя было ей совсем хреново. После капельницы всем хреново, а ей — просто хоть помирай.
— Дорогое? — спросила она.
— На платине, — сказал муж. — Но можем себе позволить.
Марьяна тронула коробку рукой.
— Я врачихе так и сказал — чтоб супруга моя была здорова, как штык. Иначе, сказал, гарантирую неприятности.
Марьяна взяла коробку. Под прозрачной крышкой лежали маленькие аккуратные бутылочки.
— Сестре выдавать по штуке, — продолжал муж. — И следить, чтоб колола тебе, а не своим друзьям.
— Прослежу, — сказала Марьяна. — Будь уверен.
Муж спрятал коробку в тумбочку. Сказал:
— Ну, я пошёл? А то дела.
— Иди.
С минуту Марьяна лежала тихо. Потом сказала старухе, поскольку больше в палате никого не было:
— Вот так, — сказала она, — ясно вам? Всем? На платине.