Фридрих Петрович звонил Анне Владимировне каждое воскресенье. А бывало, и по субботам звонил. Так как им что суббота, что воскресенье — разница небольшая и незаметная. Да вообще никакой нет разницы, если подходить строго. Поэтому Фридрих Петрович звонил Анне Владимировне иногда в субботу, а иногда в воскресенье — по настроению и самочувствию. В воскресенье почему-то чаще. И они с самого утра договаривались о предстоящей встрече — о свидании, значит. Обычно в одном и том же месте их большого и родного обоим города. Возле бывшего кинотеатра «Правда». Это тот, в котором теперь благотворительная роликовая дискотека спонсорами организована. Для малолетних преступников и прочих трудновоспитуемых детей улицы, стоящих на учёте в милиции и в разных диспансерах. То есть кинотеатра как такового ныне не существует. Одно название от него осталось и здание, построенное на местности из железобетонных плит и конструкций. В период расцвета эпохи социализма, начавшего входить в застой, всё из таких конструкций строили — и дома жилые улучшенной планировки, и здания общественных мест. И они все по сей день успешно стоят. Только предназначение свое многие изменили, коренным образом. В том числе и кинотеатр «Правда». Фридрих Петрович по этому поводу говорит: «Правды» теперь нет", — и получается смешно. Но если честно, это он не сам придумал. Это когда-то давно в городе шутка такая была на тему о кинотеатрах. Когда старый кинотеатр «Победа» вместо того, чтоб отремонтировать, бросили, и он стал саморазрушаться, в кинотеатре «Родина» пожар случился второй категории, а на той стороне Днепра (на левой, если по течению считать) возвели по самому последнему, типовому, слову техники новый кинотеатр «Правда». И тогда по городу пошла гулять эта злая, но справедливая шутка: «Победу забыли, родина сгорела, а правда на той стороне». И Фридрих Петрович, значит, говорит: «Правды» теперь нет", — и получается что-то вроде продолжения той известной шутки и связи времён.
И значит, возле этого бывшего кинотеатра они по традиции и встречаются. Только не возле, а напротив. На противоположной стороне проспекта, который, к слову, тоже именем Правды назван. Потому что если встречаться возле кинотеатра, то ехать от него практически некуда. От него три остановки — и кольцо, где загород начинается, поля с угодьями, а также с аэродромом областного и сельскохозяйственного значения. А в противоположную сторону — весь маршрут впереди к их услугам. И не один, а два маршрута, ведущих в разные точки центра города через разные мосты — Новый и Старый (это названия у мостов такие — прямолинейные, но официальные). И, встретившись по предварительной договоренности, Фридрих Петрович и Анна Владимировна ждут первый попавшийся, независимо от маршрута, троллейбус, садятся в него и едут. Обычно здесь, на этой остановке, в троллейбусе народу ещё мало, и полно свободных мест — и они выбирают себе те, что получше и поудобнее. Ну, чтоб сидение не разрезанное и не выпотрошенное и чтоб не на колесе, где трясёт, и не у печки, в любое время года работающей. И, конечно, не с той стороны, куда бьют лучи с утра палящего солнца. Солнце им медициной строго противопоказано и вредно. Из-за преклонного пожилого возраста, чреватого повышением давления. Жизнь у них у обоих в сложных условиях протекала, и от этого в конце её они заболели гипертонией и регулярно поддерживали давление в своих артериях лекарством «адельфан». А без лекарства оно у них не держалось на нужной отметке и то повышалось до недопустимых опасных показателей, то падало ниже всякой установленной нормы. Из-за этого они и избегали сидеть на солнце. Да и просто им бывало по-человечески жарко — ехать в троллейбусе летом с солнечной стороны. И никакого тогда от поездки удовольствия. И зачем нужна сама эта поездка — неясно. Они же не куда-то ездили или там за чем-то необходимым. А потому что могли себе это разрешить и позволить. В выходные дни для всех пассажиров проезд дорогой — пятьдесят копеек вместо обычных тридцати, а для пенсионеров — как и в будние дни, бесплатный проезд. Ну, и людей в транспорте гораздо меньше. Вот они всеми этими льготами в комплексе и пользуются для своего удовольствия. Фридрих Петрович всегда при посадке пропускает Анну Владимировну вперед и всегда говорит:
— Садись, заслужили.
А кондукторше, если она все-таки спрашивает у них проездной документ — по глупости своей или по недоброте душевной, Фридрих Петрович говорит:
— Пенсионерам проезд бесплатный.
И после этих слов он обычно продолжает ту же самую начатую тему, но уже обращаясь к Анне Владимировне. А если кондуктор к ним не пристаёт, на глаз определяя, что они льготники по возрасту, Фридрих Петрович всё равно говорит:
— Хоть что-то мы заслужили у нашей родины милой и многострадальной.
А Анна Владимировна отвечает:
— И не говори.
И разговор их продолжается сам собой — произвольно.
— Раньше слово «Родина» только с большой буквы писалось, — говорит Фридрих Петрович, — по правилам советской грамматики. А сейчас рука не подымется так его на бумаге написать, хотя бумага и всё терпит. Даже в газете этой, которая «Факты», пишут родину с прописной беззастенчиво.
— Да уж, — говорит Анна Владимировна, — факты есть факты. У нас родина была не в пример нынешней и не ей чета, как говорится. И в троллейбусе могли себе позволить проезд оплатить все граждане без исключения, независимо от возрастной группы и общественного статуса.
— И льгот никаких транспортных от государства никому не требовалось, — это уже Фридрих Петрович резюмирует. — Потому что энергоносителей всех возможных видов хватало с лихвой, страна была великая, и народ в ней жил не менее великий, а даже более.
Они едут какое-то время молча и в движении вспоминают о том, какой великий жил в их стране и в их время народ. И не только великий, но и хороший, добрый и сочувствующий. Например, когда муж Анны Владимировны в результате неизлечимого профзаболевания и инвалидности безвременно ушёл из жизни, предприятие все расходы на себя приняло. И похороны произвело за свой государственный счёт, и компенсацию Анне Владимировне выплатило, и все ей от души сочувствовали и с нею, как могли, сопереживали. А теперь все всем до лампочки, и беды людские, и страдания — тоже. Каждый только о себе и думает, а другие никого не интересуют. И народ, значит, распадается на отдельных безразличных индивидуумов, переставая быть народом в высшем понимании этого слова.
А Фридрих Петрович и Анна Владимировна — люди сильно пожилые и не привыкли жить в распавшемся народе, не чувствуя и не ощущая своей к нему исторической принадлежности. Поэтому живётся им неуютно. Не только, конечно, поэтому. Ещё и потому им неуютно, что они вдовствуют, так сказать, на этом свете и потому, что жизнь их подходит к своему логическому завершению. Чего, конечно, никому не удается избежать — логического завершения, в смысле. Но от этого и не легче никому.
Конечно, Фридрих Петрович и Анна Владимировна могли бы соединить свои судьбы в одну, посредством простого законного брака. Ничто им не мешало это над собой проделать. Но они тем не менее воздерживались и не проделывали. Наверно, они как только начинали думать, что это же надо кому-то переезжать со всеми необходимыми пожитками и квартиру свою оставлять опустевшей, так у них и пропадало всякое желание к объединению стремиться. И они продолжали встречаться в выходные дни, чтобы куда-нибудь съездить на троллейбусе, погулять вместе по городу и вместе же вернуться к бывшему кинотеатру «Правда». А от кинотеатра уже разойтись по домам и жить по привычке, сложившейся и выработанной годами жизни.
Конечно, если бы они были людьми какой-нибудь новой формации, то они бы одну, освободившуюся при объединении, квартиру, допустим, сдали внаем и стали бы получать некоторую нетрудовую прибыль или, другими словами прибавку, равную двум их пенсиям в сумме. Ничего для этого фактически не делая и никаких усилий не прилагая. Нет, риск в этом квартирном вопросе существовал. Могли им жильцы попасться бессовестные и нахальные. Сейчас много таких людей откуда-то у нас в стране взялось и появилось. И, значит, они свободно могли вселиться и не платить за квартиру. Посмотреть, что со стариками беззащитными дело имеют и воспользоваться их беззащитностью ради корысти. Можно было бы с жильцов вперед деньги взять — допустим, за год. Ну, а пройдет этот год быстро и незаметно — что тогда? И денег следующих не получишь, и из квартиры не выселишь. Так что лучше не рисковать и за дармовщиной не гоняться. На старости лет. Так, наверно, они думали — Фридрих Петрович и Анна Владимировна. Или вообще они об этом не думали, а думали о другом. О том, допустим, что упустили своё время, и оно прошло. Могли же они раньше подумать и побеспокоиться — чтобы свои близкие отношения отрегулировать и документально оформить. Хотя бы тогда, когда Фридрих Петрович перестал быть мужем своей жене, а стал её вдовцом. Да и ещё раньше могли. Анна Владимировна, чуть ли не половину жизни у Фридриха Петровича в любовницах просостояла, и все об этом знали. И жена его, ныне покойная, знала, и другие. Муж только Анны Владимировны, может, достоверно не знал. Но может, и он знал. Или, по крайней мере, смутно догадывался. Если был не дурак и не слепой. А теперь, конечно, теперь чего уж пертурбации затевать вместо того чтобы жить как живётся исстари. Много ли им радостей жизни надо? Вот на троллейбусе они ездят по выходным, бесплатным проездом пользуясь и денег на длительные поездки совсем не тратя. И чувствуют они себя от этой экономии хорошо. И от экономии, и от общения друг с другом в привычной непринуждённой обстановке. И они начинают ждать воскресенья или там субботы ещё с четверга. А случается и со вторника начинают ждать. Потому что больше ждать им нечего. Не происходит в их жизнях ничего такого, чего надо было бы с нетерпением ждать. Только встречи эти, ими самими придуманные. Может, кстати, из-за этих встреч они и не соглашаются жизнь свою поменять на семейную. Потому что тогда естественным путём никаких встреч у них не станет за ненадобностью. Какие могут быть встречи, когда друг с другом пребываешь с утра до вечера, с вечера до утра и ни здрасьте тебе, ни до свиданья вставить некуда? Хотя тут могут быть и другие, самые разные, причины. Может, при мыслях о женитьбе Фридрих Петрович вспоминает, как сумасшедшей Лане какая-то старушка с трясущейся головой и челюстью привозит в красных «Жигулях» потенциальных женихов. И все соседи эту картину неизменно наблюдают и потом им есть о чём говорить целыми днями, так как есть предмет и тема обсуждения. У Фридриха Петровича и Анны Владимировны случай, конечно, несколько иного характера, им никого искать и отсматривать не надо. Но всё равно как-то неловко им — жениться в глубоко преклонном возрасте. Они люди по характеру и воспитанию стеснительные. Робкого, значит, десятка. И предметом разговоров и обсуждений, и чьих-то домыслов быть им не улыбается. Наверно, их и так обговаривают в подробностях, поскольку, ясное дело, они вместе некоторым общим знакомым на глаза попадались и встречались. И в троллейбусе встречались, и на улицах города, и у того же бывшего кинотеатра «Правда». Но, с другой стороны, мало ли почему и зачем они могли вместе в троллейбусе ехать или на остановке под навесом стоять? Тут пойди докажи что-нибудь определённое. Ничего тут доказать невозможно. И некому к тому же доказывать. Разве что друг другу от нечего делать и от скуки. А все по-настоящему заинтересованные люди, которым их тёплые отношения небезразличны были, они или так постарели, что всё забыли и только собой и своей старостью заняты, или вообще умерли во времена оны. Как парторг завода Евгений Ильич Мачула, к примеру. Да, он в своё время крови из Фридриха Петровича попил со вкусом. То требовал объяснить, откуда у него имя нерусское Фридрих, то угрожал вынести его моральный облик на повестку дня партбюро и освободить от занимаемой должности. Только одно препятствие парторга останавливало — что Фридрих Петрович действительным членом компартии не был, а на предложение того же Мачулы вступить, отговаривался, мол не достоин и не готов морально взять на себя такую высокую ответственность перед товарищами. И какой, значит, толк был его разбирать? Ни строгий выговор объявить, ни из коммунистических рядов исключить с позором, ни на вид поставить. А насчёт имени Фридрих тоже у Мачулы не сложилось серьёзных обвинений. Фридрих Петрович сначала пугался и не знал, как оправдать своё буржуазное имя, а потом придумал сказать, что имя у него в честь Энгельса, а отчество, хоть и не Ильич, но тоже рабоче-крестьянское — в честь революционера Петровского. Того, чьим именем город Днепропетровск назван. И Мачула от него отстал с именем. Только иногда цеплялся, на территории встречая — воспитывал и угрожал за аморалку привлечь и обесчестить перед лицом коллектива. А теперь парторга Мачулы нет с ними, поскольку он умер, дожив до преклонных старческих лет, и к нему мало кто пришёл на похороны. Но Фридрих Петрович и Анна Владимировна пришли. И память его почтили вставанием и поблагодарили мысленно, что он не вызвал их когда-то на партком и не унизил перед всем предприятием, хотя, конечно, вполне мог, так как полагалось ему это по долгу службы. В общем, неплохим он мужиком был, покойный парторг Мачула — к такому утешительному выводу пришли на похоронах Фридрих Петрович и Анна Владимировна.
Да, и вот они встретились, как всегда, у бывшего кинотеатра «Правда», троллейбус подождали минут пять и поехали. Через Новый мост, потому что седьмой номер подошёл, а не третий. И места в троллейбусе были свободные. Много свободных мест, на любой, как говорится, вкус. И они сели в середине салона с правой стороны, прямо за средними дверями. Кондуктор их не тронул. И вообще никого он не тронул, так как его, наверно, или совсем не было, или он торчал в кабине водителя, о чём-нибудь с ним беседуя и отвлекая от выполнения прямых обязанностей. Ну, не обратили они внимания на кондуктора и его отсутствие. Они сидели, ехали и разговаривали о квартплате, а также о других коммунальных платежах. И по сторонам не смотрели. Поэтому они и не поняли, что именно и как произошло. Они только дым почувствовали, вдохнув его и закашлявшись, от разговора своего внутреннего отвлеклись, а троллейбус уже не едет, а стоит, и народ из него выйти всей душой стремится. Кто — через двери открывшиеся тесные лезет, а кто и окна разбить пытается от нетерпения и страха. И они — Фридрих Петрович и Анна Владимировна — тоже, конечно, со своих мест вскочили и, увидев, что троллейбус горит на ветру, тоже к дверям кинулись. Но. К этому моменту, к моменту возгорания, в салоне уже много людей собралось и на остановках набилось. Этот троллейбус как раз к электричке успевал на станцию Нижнеднепровск, и в нем дачники ехали. С лопатами, граблями, вёдрами, удобрениями и кто с чем.
Короче говоря, чтобы не затягивать и никого не томить излишней интригой — смогли из троллейбуса все эвакуироваться. И Фридрих Петрович с Анной Владимировной смогли. Правда, самыми последними и в самый последний миг, так сказать. У Анны Владимировны даже волосы обгорели и подол сарафана, собственноручно ею сшитого из старого, лежавшего в запасе, отреза крепдешина. Еле потушила она подол. Ладошками по нему хлопая. И когда всё обошлось без жертв, она Фридриху Петровичу сказала:
— Ты как хочешь, а я больше в троллейбус не сяду. Ни за что.
И пошла в обратном направлении, пешком к дому. А Фридрих Петрович зачем-то остался в толпе потерпевших и свидетелей происшествия и следом не пошёл. Он принимал участие в общем возбуждённом разговоре, слушал водителя, объяснявшего пассажирам истинную причину возгорания, сам что-то говорил, но параллельно всё время думал. Одну и ту же фразу:
— Будние дни — хрен бы с ними, много ли нам их осталось, но как же теперь, — думал, — воскресенья или субботы, и что же теперь по этим дням делать и чем заниматься — неужели дома в окружении стен сидеть, без женской, как говорится, ласки и участия?