А.Хургин. «Виолончель Погорелого»
Ну зачем Погорелому виолончель? Да еще без смычка? Но и найдись в кладовке смычок, Погорелый бы им не воспользовался — играть не умеет, к музыкантскому сословию не принадлежит. Как и к какому-либо иному. Все, что с ним происходило, происходило помимо его воли, его заслуг или вины. Будь то приобретенная квартира, презентованный соседкой Еленой холодильник, сама соседка, делившая с ним ночью его диванчик, забредшие с улицы и оставшиеся у Погорелого собака с кошкой. До квартиры местом его жительства был казенный дом. За что он туда угодил, Погорелый так и не уразумел, сообразив лишь, что кто-то его подставил, и намереваясь впредь быть умнее.
Только в уме ли тут дело? Тем более что Погорелый и не пытался понять, кто же его подставил. Лишь приобрел отрицательный опыт и, как полагает, закалился морально.
С этим опытом, а также с виолончелью, с кошкой и собакой, с соседкой Еленой он шествует по улице. Чем и завершается «Виолончель Погорелого» — один из рассказов Александра Хургина, напечатанных в журнале «Знамя». На свой лад он продолжен рассказами «Иллюзия» и «В сторону юга», опубликованными там же.
А.Хургин пишет о тех, кого принято считать чудаками, то есть людьми со странностями, «с приветом», совершающими поступки, которые далеко не всегда поддаются объяснению, а если и поддаются, то объяснения эти не устраняют недоумение, нехватку привычных аргументов. И писатель отнюдь не спешит на помощь. Ему, да, признаться, и нам, интересны сами чудаки, столь непривычные в нынешней литературе и еще более редкие в литературе советских времен, когда герои, как правило, делились на «положительных» и «отрицательных». Чудакам места не оставалось. Они не принадлежали ни к тем, ни к другим.
В наши дни, когда господствует крутой прагматизм, а на телеэкране мелькают менты и бандиты, писателей не слишком занимают странные герои, не пытающиеся чего-либо достигнуть, сорвать куш или ставящие перед собой какие-то не всегда осознанные цели. Например, Сева (рассказ «В сторону юга»), который всем надоел и которому все надоели. «До лампочки были Севе война и мир во всем мире. <…> Его вообще мало что трогало. Как снаружи страны обитания, так и внутри ее». Глядя телепередачу, он не может взять в толк, зачем элитные проститутки вышли на улицы с лозунгами «Слава труду!» и «Не в деньгах счастье».
Утомленный собственным бездельем, шатаясь по городу, Сева в конце концов решает пойти на войну. Какую-нибудь освободительную или в защиту конституционного строя, а также порядка. Но не знает, куда идти. Предпочел с горы, в сторону юга. Как вела Банная улица.
Никаких событий в рассказах А. Хургина не совершается. И не может совершиться. Некому их совершать. Чудаки не относятся к деятельным натурам. Они предпочитают бездействие. Или фантазии. Или рассуждения — чаще всего лишенные здравого смысла.
Но здравый смысл — далеко не всегда высшая мудрость…
В рассказе «Иллюзия» три старых еврея, выпивая по случаю Нового года, ведут разговоры, если и не окончательно лишенные рационального зерна, то навеянные бессмысленностью прожитых лет. Абрамович когда-то смог доказать советским инстанциям, что окончание его исконно русской фамилии Абрамов сугубо сербское. По типу Милошев — Милошевич. И получил паспорт с более приемлемой национальностью. Ради того чтобы уйти в море матросом, стать китобойцем в знаменитой некогда флотилии «Слава».
Фельцману повезло меньше, он простоял свыше двадцати лет в очереди, надеясь вступить в Коммунистическую партию и сделать карьеру. Но так и не сподобился, а когда государственный антисемитизм отменили, сделал карьеру демократическим уже путем.
Их чудачества отдают смещенностью, а вызвана она подчас не всегда безобидными чудачествами власти, способными ломать судьбы и характеры. При всей выигрышности изобличения государственного идиотизма А. Хургин не поддается столь легкому в наши дни соблазну. Его занимают чудаки — многоликая людская разновидность, достойная писательского, да и читательского внимания. Читательское же внимание в немалой мере зависит от художнического мастерства писателя и от его восприятия человеческой личности, готовности ей сочувствовать, сострадать. Даже иронизируя.
Для А. Хургина каждый из чудаков личность. Пусть забавная, совершающая нелепые шаги, не вызывающие симпатии. Его благодушно-насмешливый тон распространяется не только на Погорелого и Севу, Абрамовича и Фельцмана, но и на окружающий их мир, где проститутки громогласно славят труд, а продавец на троллейбусной остановке торгует туалетной бумагой, «достойной лучшего применения».
Чудаки А. Хургина вовсе не протестовали и не протестуют против повседневных нелепостей. Они принимают действительность такой, какова она есть. И так или иначе обретают себя в ней. По крайней мере пытаются обрести. Даже если это обретение иллюзорно, а воображаемая ими собственная роль не совпадает с исполняемой на самом деле.
Но только ли чудаков, наподобие тех, кому посвящены рассказы Александра Хургина, невольно обличает такое несовпадение?
В.Кардин
Газета «Первое сентября»,
№ 84, 24.11.01