Мамонов хотел мальчика. А у него было уже две девочки. Жена ему говорила:
— Да какая тебе разница — мальчики, девочки? Бездетность не высчитывают — и слава Богу.
А он отвечал:
— Хочу, и жизни жене не давал.
— Может, это, ты больная, — говорил, где-нибудь по женским болезням, может, это, тебе подлечиться надо, чтоб мальчик получился? Так ты — давай, не стесняйся.
А жена ему отвечала:
— Это тебе надо подлечиться, у тебя в голове детали не все.
Но от Мамонова так просто никто ещё не отделывался. Пришлось жене забеременеть. Она, правда, страшно не хотела, говорила, что и этих-то по-человечески не прокормить, не одеть, а оглянуться не успеешь — замуж надо будет обеих выдавать. А мамонов её успокаивал:
— Это ж последний раз. Теперь уже сто процентов мальчик будет.
Он даже — для полной чтоб гарантии — к бабке сходил. Бабка пошептала и подтвердила, что да, на этот раз не сомневайтесь. И стал Мамонов ждать. Ждал, ждал, ждал, ждал — семи месяцев еле дождался. Дождался и говорит жене:
— А давай я тебя, это вот, в роддом отвезу. На всякий случай. Вдруг, — говорит, — это, мальчик семимесячным родится.
— А иди ты, — жена ему отвечает, в пень.
А он говорит:
— А что? Семимесячные, они, это вот, знаешь, какие умные потом становятся. Гении почти все, поголовно. Про это и в газете писали.
Конечно, жена ни в какой роддом не поехала, и мальчик у Мамонова родился, как у всех нормальных людей — когда девять месяцев прошло. Как забрали жену в роддом, через день мальчик и родился. Мамонов позвонил туда в обеденный перерыв с работы — их кабинета начальника цеха, — а ему говорят:
— Мамонов? Подождите, сейчас проверим.
Он подождал возле трубки, они проверили и говорят:
— Мамонов, вы слушаете? К вас мальчик — три пятьсот.
Мамонов в цех вернулся и говорит бригаде:
— Можете меня поздравить. Мальчик, три пятьсот.
— Поздравляем, — бригада говорит. — С тебя, — говорит, — пузырь.
Мамонов в раздевалку поднялся — у него там в заднем кармане штанов было застегнуто — и принес двадцать пять рублей одной бумажкой. Ребята две банки нашли, смотались в тёте Фене — это рядом, через дырку в заборе три минуты, — в гастроном тоже заскочили за хлебом и консервами, принесли, в красном уголке сели и ещё раз Мамонова поздравили — теперь уже по-настоящему, от имени и по поручению коллектива. Старший мастер зашёл, тоже руку Мамонову пожал.
— Пускай, — сказал, — растёт большой. За это и выпьем. И за мир! — выпил и Мамонову разрешил завтра на работу не входить — под свою личную ответственность, — что порадовался он, значит, денёк. Мамонов спасибо ему сказал, смену доработал и пошёл в роддом — жену проведать. По телефону. Там, в роддоме, есть такой специальный телефон с трубкой на длинном проводе. Её прямо из окна спускают на улицу, и можно разговаривать. Вот Мамонов с женой и поговорил по этому телефону. Жена сказала ему, что мальчик у них родился, три пятьсот, а Мамонов сказал, что он и без неё это знает, потому что в обеденный перерыв звонил — из кабинета начальника цеха. Потом они по телефону попрощались, и жена яблок ему заказала и соку, какой будет. Мамонов сказал, что — хорошо, принес1т, и домой пошёл. По пути ещё в автоматы заглянул, пива выпить — дочек Мамонов позавчера к матери отправил, спешить, значит, было ему некуда, ну, он и заглянул.
А назавтра Мамонов на базар сходил, купил яблок, соку — тоже яблочного — в бутылках — и понёс в роддом. Жене. Идет, а в спорттоварах самокаты продают. Все берут. И Мамонов решил взять. Вырастет мальчик — будет на самокате гонять. А чего?
Это Мамонов так думал, когда самокат покупал. И ещё думал собаку ему завести — овчарку или бульдога какого-нибудь. Мальчишки собак любят.
Так он, с самокатом, и в роддом пришёл, чтоб жена из окна на его покупку посмотрела.
А потом жену из роддома выписали. Мамонов букет купил, дочек с собой взял — как раз полное такси получилось. Приехал домой, стали жить. Он на работу ходит, дочки — в детский сад. Одна — в младшую группу, одна — в среднюю, а жена с сыном дома сидит, в декрете. Придёт Мамонов с работы, жена ему поесть даст, он поест и к мальчику подходит — посмотреть. Погремушек ему натаскал всяких, зверей резиновых. Стоит Мамонов возле кроватки, а жена рассказывает, что аппетит был сегодня хороший и сон тоже хороший, крепкий.
Потом Мамонов взял на работе отгул, и они в загс районный съездили, записали мальчика на имя Денис. Жена заодно хотела его покрестить, но Мамонов сказал, что — потом, не горит, и поехали они домой. Снова такси наняли и поехали.
Отпраздновали регистрацию и опять жить стали.
Жили, жили, мальчик уже и стоять научился, и говорить что-то по-своему. Ходить, правда, ленился. Мамонов его поставит, а он идти не хочет, садится. Зато не болел совсем. Один раз только температура неожиданно подскочила. До сорока градусов подскочила, и судороги по телу пошли временами. Врачиху участковую вызвали, она порошки прописала и уколы. Сказала — пройдёт. И дня через два температура точно — прошла. Уколы, видать, помогли. А вот ручки у Дениски как-то внутрь скрючились. И ножки тоже — внутрь. Жена взяла его и отнесла в поликлинику. В поликлинике доктора Дениску посмотрели и сказали, что всё это очень похоже на детский церебральный паралич. Сказали: «Мы вас, конечно, обследуем основательно, но вообще — очень похоже».
Вернулся Мамонов с работы, жена сидит в комнате на стуле и ужинать ему не даёт.
— Что такое? — Мамонов спрашивает.
А она говорит со стула:
— Ой, Витя, у Дениски определили какой-то паралич. Детский.
Мамонов подумал и говорит:
— Так это ж, наверно, это вот, ничего, если детский. У детей, наверно, это бывает. А подрастёт Дениска — всё и пройдёт. Температура ж, это вот, прошла.
— А если не пройдёт? — жена сомневается.
Мамонов опять подумал и ничего не сказал. Что говорить? Женщина, она и есть женщина. Ей лишь бы паниковать.
Вышел Мамонов на кухню, сел за стол и сидит. А жена увидела, что он сидит, спохватилась и налила ему супу тёплого, полную тарелку. И Мамонов стал его есть ложкой. Есть, а сам думает: «Пройдёт. Не имеет права не пройти. Самое главное, что мальчик у меня, это вот. Сын. А остальное — пройдёт».